Святые Европы
В 1951—1962 годах святитель Иоанн Шанхайский возглавлял Парижско-Брюссельскую кафедру. Именно в это время в Западной Европе было восстановлено почитание Православной Церковью древних западных святых — угодников Божиих, которые подвизались и почитались до разделения Церквей, но не были включены в позднейшие православные месяцесловы: среди этих подвижников — просветитель Дании и Швеции святой Ансгарий (†865), покровительница Парижа святая Женевьева (†512), святой Патрикий, принесший свет Христовой веры в Ирландию (†461). Восстанавливая почитание древних святых, владыка Иоанн тем самым укреплял Православие на Западе. В 1954 году он как архиепископ Западноевропейский принял под свою юрисдикцию Французскую и Голландскую Православные Церкви. И не просто взял их под свой омофор, но содействовал подготовке местных священнослужителей, изданию богослужебной литературы на французском и голландском языках. (Отметим: именно в Нидерландах в год преставления владыки вышло первое его житие, а затем и первые воспоминания о нем.)
Другая Европа
Паломнический и культурно-просветительский центр Св. апостола Фомы в Европе является представителем журнала «Фома» в Западной Европе а так же туроператором по приему православных паломников у святынь Западной Европы. Расположен в городе Трире (Германия). Паломнический центр содержит гостиницу для приема богомольцев «Святого апостола Фомы на источнике» с домовым храмом Св. Сорока мучеников Севастийских, Берлинско – Германской епархии, Московского Патриархата. Рассказывают руководители центра Тимофей и Эльвира Китнисы.
-Как и почему вы стали заниматься паломнической деятельностью, да еще за пределами России?
Все начиналось в России в 1995 году, в Университете, когда по благословению митрополита Омского и Тарского Феодосия, мы возили детей в паломничества в Ачаирский Крестовый монастырь Омской епархии. Потом мы переехали в Германию, и получилось так, что оказались в городе Трире – самом древнем городе Германии, имевшем когда – то статус Северной столицы Римской империи, резиденции св. Равноапостольного. императора Константина. Этот город сохраняет множество святынь, связанных с историей первых веков Церкви Христовой. Мы, были у основания прихода Русской Православной Церкви во имя Святых мучеников Севастийских в Трире. Идея паломничества планомерно вытекала уже из приходской деятельности. Мы издавали газету «Православный вестник», она распространялась по приходам Германской епархии. Там была рубрика, в которой мы стали писать о святынях Западной Европы. Она так и называлась: «Православная Европа». В итоге все выросло в культурно-просветительское паломническое объединение.
Сегодня мы соработники и представители журнала «Фома» в Западной Европе. Наша основная деятельность организация паломничества. Журнал много писал о святынях в Европе, так мы и познакомились с «Фомой». Мы любим этот журнал, считаем его очень нужным, особенно здесь. В Берлинско – Германской епархии (да и в любой другой зарубежной православной епархии) вырастает уже второе поколение русских людей, которые приехали сюда на постоянное место жительства после перестройки. У них не частые контакты с Родиной. Эти люди воспитываются в православных семьях, но их окружение, совершенно другой традиций и, как следствие другого менталитета. Для того чтобы не потерялась связь с русским Православием, кроме родительского воспитания, им надо что-то читать. До чтения святых отцов нужно еще дорасти. В этом росте нашим людям очень помогает журнал «Фома».
- Задам, возможно, наивный для вас, но важный для многих вопрос: а какие такие православные святыни можно увидеть в Западной Европе, перед, чем там можно молиться? Всем известна Святая Земля, Греция, но при чем здесь Западный мир?
- Как раз этот вопрос, часто задают россияне, в том числе и воцерковленные, когда слышат о паломничествах по Западной Европе. Люди забывают, что и у нас и у западных христиан совместная тысячелетняя история до раскола Церкви 1054 года, а соответственно и общие святыни и святые. Просто внимательно нужно смотреть наш церковный Православный календарь, там это все отражено. Многие святыни относятся именно к тому периоду, а многие вывезены с православного Востока во время Крестовых походов. К примеру, в печально известном IV Крестовом походе 1204 года крестоносцы захватили Константинополь, а там находилось огромное количество святынь, которые затем и оказались на Западе.
Именно так на территории Западной Европы появились: Терновый Венец Спасителя, Глава (вернее, лицевая часть) святого Пророка и Крестителя Иоанна, Туринская Плащаница. Некоторые святыни, оказались в Западной Европе в качестве благочестивых даров Константинополя и Рима – варварским королевствам, для укрепления их в вере Христовой. Множество святынь пришло в Европу при Карле Великом, когда король утверждал в вере Христовой империю франков. Нужно сказать, что Карл не только создавал империю, но и проводил христианскую миссию среди саксов и других варварских народов.
Паломничество к Хитону Господа
Именно в первое тысячелетие истории еще не разделенной Церкви устанавливаются древнейшие паломнические пути. Один из самых известных на сегодняшний день – это путь святого апостола Иакова, к его мощам в Сантьяго – де – Кампостелла в Испании. Первые паломнические путеводители XII-XV вв.. можно назвать самыми настоящими инструкциями для паломников. Кроме того, в них рассказывается, как, например, бичуются лодочники, которые бессовестно обирают людей, желающих переправится через реку. Поэтому история, традиции паломничества складываются достаточно давно. А само понимание паломничества, как образа духовного подвига относится к первым векам христианства.
Первые паломники – это люди, которые шли, например, в Рим, где были гонения на Церковь, и среди христиан уже появились первые мученики. Люди издалека шли к их гробам, чтобы помолится, попросить у них заступничества перед Господом, порадоваться, что у Христа появились новые мученики. Это первая форма паломничества. Зачастую власти выставляли засады в тех местах, где были гробы мучеников, определяя, таким образом, христиан. Одним словом, святыни появились в Западной Европе уже в первые века истории Церкви, и их действительно можно назвать Вселенскими святынями.
- А как относятся к православным паломникам доминирующие конфессии этого региона – католики и протестанты? Как они сами поклоняются святыням?
- Протестанты выпадают из паломнической тематики. Они не почитают святых, иконы и т.д., можно перечислить по пальцам одной руки случаи, когда та или иная святыня по разным обстоятельствам находится в протестантском храме. Так что здесь стоит говорить, прежде всего, об отношении римо — католиков к нашим паломникам.
В конце 80-х годов в России падает «железный занавес», и, одновременно, идет возрождение интереса к Православию. Многие сознательно принимают Православную веру. Среди верующих множество интеллигентных и думающих, интересующихся историей Церкви людей. Поэтому постепенно стала появляться информация о том, и что на Западе не только существуют святые, но и многие из них относятся православной традиции. Например, мощи мучениц Веры, Надежды, Любви и матери их Софии, которые вот уже более 1200 лет назад были принесены в маленький городок Эшо (русский перевод – «Ясеневый остров»), рядом со Страсбургом, или Глава св. царицы Елены — в германском городе Трире. В России им посвящено множество храмов, их имена так близки русскому человеку так, что даже забывается, что события их земной жизни проходили на территории современной Европы. Ведь святые мученицы приняли мученический венец в Риме, а св. царица Елена начинала свою равноапостольную проповедь в Трире, где сохранился дворец ее сына св. Константина, куда она передала из Иерусалима часть Хитона Господа Иисуса Христа. Когда люди узнают об этом, они начинают совершать поездки в Европу, молится этим святым, обращаться к их небесному заступничеству.
Поначалу западные христиане удивлялись, не столько самим православным паломникам, как нашей традиции поклонения. Дело в том, что на Западе, особенно за последние два века утвердилась другая форма поклонения. Они молятся святыням, но не прикладываются к ним. Традиция поклонения в нашей форме была утеряна. Сейчас мы часто наблюдаем, как миряне – католики, глядя на наши группы, обращают внимание на их поведение, многие, глядя на это, становятся в очередь и с явной радостью прикладываются к нашим общим святыням.
Сейчас святыни пребывают в католических храмах, но западные христиане зачастую не обращают особого внимания на них. Нас очень удивило, когда мы первый раз поехали служить Божественную Литургию к мощам Иоанна Крестителя в город Амьен, нашего благочинного – архимандрита Иосифа (Пустоутова) – провели в ризницу, где в старом шкафу хранилась Честная Глава Пророка и Крестителя Господня. Представляете, не в общедоступном для поклонения пространстве храма, а в старом, правда, очень добротном, шкафу! Тогда, четыре года назад, все только начиналось, и отец Иосиф проделал большую работу ради того, чтобы сегодня перед нашими паломниками открывались, закрытые двери решеток, за которыми находятся святыни. Он вел переписку и устные переговоры со священноначалием и клириками тех соборов, куда мы ездили поклоняться. Благодаря этой переписке и нашим регулярным группам многие святыни стали доступными. Место нахождения главы святого Иоанна Предтечи определили теперь за стеклом. Она находиться там постоянно, а по специальным договоренностям, в дни памяти Пророка и Крестителя Господня Иоанна, Его Глава выносится на престол и духовенством Корсунской епархии, в эти дни регулярно служится Православная Литургия. Это событие собирает большое число молящихся.
Тимофей Китнис
Похожая история была в городе Шартре у Плата Пресвятой Богородицы, в котором Пречистая Дева была в ночь Рождества Спасителя. Как нам рассказал архиепископ Шартрский Михаил Пансар, любезно встречая нас, тогда, четыре года назад, ворота решетки открыли впервые за 36 лет, для нашей группы православных паломников.
Хочется обратить внимание на то, что встречают нас тепло, как братьев во Христе. Было поразительно, когда епископ Шартрский, одетый скромно, улыбаясь, проводил нам экскурсию по собору, показывал святыни, подземную крипту с фресками византийского образца (первый собор строился до разделения церквей), знаменитые Шартрские витражи 12 века.
Наш опыт приема паломников в Европе показывает, что часто приезжают люди, имеющие предвзятое и даже агрессивное отношение к западному христианству. Но, все же, переламывая, эти чувства, они приезжают поклониться дорогим православному сердцу святыням. Для них является открытием, что к нам, оказывается, относятся как к христианам, и я глубоко верю, что у людей, которые побывали в наших поездках, уже не повернётся язык, увидев в православном монастыре группу христиан, например из Франции, сопровождать их косыми недобрыми взглядами.
Удивительная история связанна с традицией поклонения Терновому Венцу Спасителя. Всего лишь лет 5-6 тому назад его выносили один раз в году в Страстную Пятницу, сейчас это происходит значительно чаще — первую пятницу каждого месяца. Хочется надеяться, что для такого секуляризированного города как Париж это поворотное, в его духовной истории, событие. Сейчас в соборе Парижской Богоматери собирается множество людей со всего мира, чтобы почувствовать благодать присутствия Господа, прикоснуться к великой святыне Страстей Господних. Очень много христиан из Индии, а нужно сказать, что в современной истории это страна новомучеников и исповедников. Церковь Христова там терпит гонения. Много приходит и парижан, а что особенно удивительно…детей. Целые школы! Для современной Франции это совершенно не свойственно. Ведь по соображениям ложной политкорректности, людям становиться затруднительно в школах открыто встречать Рождество или читать Библию. И вдруг…детям резервируется в храме специальное место, они молятся, после этого прикладываются к Святыне точно так же, как и мы. Это выглядит как чудо.
- А чем паломник должен отличаться от туриста, который едет посмотреть, например, Париж? Он, ведь, среди прочего, может посетить и храмы?
Паломничество – это, в первую очередь, одна из форм духовного делания, такая же, как пост и молитва. Целью является соединение человека с Богом, или, как говорил преподобный Серафим Саровский «стяжание Духа Святого». В паломничество человек отправляется по причинам именно духовного порядка. Он сознательно вырывает себя из круга бытия, из той рабочей и бытовой рутины, из того пространства, в котором он обычно пребывает, и посвящает какое-то время Богу. Раньше это были месяцы, и даже годы, люди часто шли пешком. Сейчас на перемещение тратиться меньше времени, ведь средства связи другие: самолёт, поезд, автобус, автомобиль. Но, не смотря на такое обрамление, суть паломничества все -таки абсолютно не меняется.
Паломническая поездка
Именно для «стяжания Духа» человек в паломничестве молится, сохраняется определённая культура поведения даже не только в плане принятия пищи, а во внутренней подготовке встречи со святыней. И здесь очень важна роль человека, встречающего и сопровождающего паломника. Он должен не только соединить группу, но духовно подготовить людей. Хорошо, если это будет священник. Вот ещё одно отличие паломничества от туризма. Руководитель группы должен выделить, усилить момент встречи человека со Христом, рассказав историю святыни, как она оказалась в том или ином месте, погрузить паломников в ту обстановку, где они оказались. Ведь не даром у наших братьев православных греков руководитель паломнической группы называется ксеногз — то есть водитель странников.
Мы часто слышим рассказы о чудесах, происходивших от святынь и выходящих далеко за рамки нашей реальности. Но надо говорить не только об исцелениях от физических недугов, часто рассказанных в Житиях, но и о менее заметных, но более чудесных случаях выздоровления от болезней духовных. О преображении, изменении человека, когда он сознательно вырвал себя из своей обыденности и совершает шаг к Богу.
- Сегодня все чаще можно услышать понятие «христианский туризм». Существуют ли здесь какие-то отличия от паломничества?
Безусловно. Паломники – это воцерковлённые люди, которые совершают волевое сознательное усилие. Они вырывают себя из трёхмерного пространства, для того чтобы ещё раз себя внедрить в пространство духовного делания. А «христианский туризм» — понятие иное, это приглашение для тех людей, которые хотят провести отпуск, не просто развлекаясь. Этот вид путешествия обращен к тем, кто желает увидеть нечто большее, чем развлечение, не просто услышать поверхностную информацию о стране, но увидеть само зерно Европы, услышать историю святыни, увидеть её. По сути своей это тоже миссионерское делание, когда человек, впервые слышит рассказ о Христе, об апостольской проповеди, о зримом присутствии этой проповеди здесь и сейчас. Конечная цель христианского туризма, находится в соответствии с пожеланиями, которые в свое время выразил организаторам паломнических поездок, ныне покойный Святейший Патриарх Алексий II. Суть его в том чтобы люди, которые поехали в паломничество, как туристы, обосновывая поездку поверхностным интересом, или недорогой ценой, возвратились из нее паломниками. Цель христианского туризма – в том, чтобы человек, отправляющийся в Европу под воздействием интереса к европейской храмовой архитектуре, или истории христианства на Западе, соприкоснувшись со святынями, почувствовав сердцем нечто большее, нежели восторг искусствоведа, вернулся бы назад, унеся в своем сердце благодать, как настоящий паломник. Это поездки для людей, которые ещё только стоят на пороге Церкви. Соприкасаясь с историей Христианства, они начинают понимать, что есть не просто Европа красивых витрин, и что все это великолепие, именуемое Великой Западной культурой, рождено не на пустом месте: оно выросло из Христианской проповеди, феномене учения о Любви.
- Россияне, особенно невоцерковленные часто удивляются, когда видят, что Православие не заканчивается Россией?
- Такое случается, поэтому мы очень серьёзное внимание обращаем на русское присутствие в Европе. И когда паломничаем с группами из России по Германии, Франции, Бельгии, всегда уделяем внимание приходам Русской Православной Церкви, как Московского Патриархата, так и Зарубежной Церкви. Рассказываем об истории русского присутствия в Западной Европе: утверждения Православия через династические браки, которые заключали представительницы династии Романовых. Благодаря их присутствию возникли такие замечательные по красоте храмы, как в Висбадене или Штутгарте, через православных эмигрантов из России, Украины, Белоруссии, Грузии и других традиционно православных стран. Большую роль в этом сыграли эмигранты первой волны. Для их потомков и для наших паломников это момент встречи. Кроме паломнических поездок мы занимаемся также детскими лагерями «Встреча». Важно, чтобы русские дети, выросшие в Западной Европе, общались, встречались со своими сверстниками из России, а последние, в свою очередь, понимали, что Православие не заканчивается границами России, что это Вселенская конфессия. Мы уже проводили такие встречи на территории Греции, Германии. Прошлым летом, мы провели такой лагерь около древнего града Трира.
- Какие существуют формы сотрудничества Католической и Православной Церквей, кроме свободного доступа к святыням?
Я думаю, что очень важно здесь, просто понять, что они смотрят на нас и, глядя вот на такие, еще недавно, необычные для Европы, группы удивляются их благочестию, их свидетельству искренности Веры и сохранению церковной традиции. Они понимают, что паломники это люди из пространства бывшего Советского Союза, где на протяжении более 70 ти лет Церковь была гонима. Ведь это чудо и особая милость Господа! Может быть им неловко, за то, что при всем внешнем благополучии исторического развития Европейских стран, им сейчас трудно сохранять христианские устои, ибо общество все больше и больше отрекается от своих христианских корней.
А нам, не имея никаких потаенных мыслей об объединении уже давно разветвленных ветвей, единого когда-то древа, важно просто взглянуть на них не как на врагов, а как на братьев во Христе, имеющих свои ошибки или заблуждения.
Христианство религия вселенская и радостная. Евангелие учит нас, во взгляде на ближнего своего не замечать бревно в глазу его. Мы должны постараться увидеть неистребимый никакими наслоениями характера, образ Божий в западных братьях во Христе. Глядя на наших Западных соседей, пользуясь их гостеприимством, молясь у наших общих святынь в их храмах, можно увидеть то лучшее и прекрасное, что было создано их культурой, дабы славить Господа.
Паломники из России, приезжая к святыням Западной Европы, посещают также и русские приходы, возникает диалог, общение. Это очень важно для людей, живущих за границей. Они видят русских со своей исторической Родины, проявляющих реальный интерес к ним и к Западной Европе. Часто бывает, что паломники, видя скромный, по сравнению с Россией церковный быт, после таких встреч пишут и дарят нашим приходам иконы. В нашем трирском приходе уже несколько писанных икон, подаренных конкретными людьми побывавшими в паломничестве. Со стороны православных в рассеянии, в свою очередь, возникает чувство благодарности. Это моменты социального характера, но и они важны, так как это и моменты взаимопроникновения, взаимной любви.
- И все же, зачем человек стремиться за тысячи километром к святому, перед иконой которого он может помолиться в любом храме?
- Это могут понять, те, кто испытывал чувство глубокой любви и претерпел разлуку. Когда ни письма, ни фотографии не могут заменить любимого человека. Дерзну сказать, что, молясь святому, чье житие, характер, мысли нам близки, мы стяжаем похожее чувство.
Мы смотрим на икону…но наступает момент, когда этого недостаточно. Нам недостаточно читать о страстях Господа, мы хотим приблизиться к свидетельствам этого. Соприкоснуться с Терновым Венцом, с Его Хитоном, с Погребальными Пеленами в Турине, на которых чудесно отобразился Его Лик.
Мы молимся Пресвятой Богородице, но представьте, что чувствуют те, кто увидел и приложился к совершенно нетленному Плату, в котором Она была в Ночь Рождества. Мы почитаем Пророка и Крестителя Господня Иоанна. Его Глава в городе Амьене хранит Его черты и свидетельство поругания – отверстие от кинжала нечестивой Иродиады. Паломничество это не только труд духовный, но и волевое изъявление посильной человеческой любви ко Господу и к тем кто связал себя с Ним в Жизни Вечной.
Беседовал редактор альманаха «Призвание» Вячеслав Маханьков
Святые короли
Снискавшие церковное почитание правители Запада, а также члены правящих династий, сравнительно многочисленная группа в пантеоне европейских средневековых святых в VI-XIV вв. Особую значимость и распространение культы С.ых К.ей получили в «периферийных регионах» латинской Европы - в англосаксонском и скандинавском обществе и в Центральной Европе. Религиозное и политико-идеологическое содержание образа святого правителя, функции его культа не были неизменны на протяжении всей эпохи средневековья. Различными были пути и возможности включения культов святых правителей и династических святых в контекст идеологической и политической стратегии правящих династий. Это разнообразие не может быть объяснено только последовательной эволюцией определенного культурного феномена в контексте развития общества в целом. Безусловно, огромное значение имел и фактор региональных различий, обусловленных как своеобразием традиционных духовных и социальных структур, так и спецификой политического и религиозного развития отдельных территорий в эпоху средневековья. Первые образы святых правителей появляются в меровингской Галлии, и по мере расширения границ христианского мира на севере и на востоке обнаруживается тенденция не только их появления в новых регионах, но и доминирования в местной религиозно-культовой практике. Успешное распространение христианства в регионах традиционной варварской культуры определялось адаптацией к местным традиционным верованиям и социальным практикам. Культы святых правителей выполняли те же функции, что и культы святых в целом. Как и любой иной святой, святой правитель становился центром интегрированного сообщества, в котором люди были объединены почитанием своего святого патрона. В рамках культового почитания С.ых К.ей рождалось как ощущение политического единства, так и формальная идея государственности. Они нередко становились важным элементом политической практики и системы политико-идеологических представлений.
Западная Европа
Появление этого типа святых вписывается в контекст широкого развития культов знатных святых в меровингском обществе. Исследователи полагают, что в этом феномене нашли свое продолжение специфические германские представления об особой харизме и божественном происхождении представителей могущественных и знатных династий. Франкская аристократия через церковную глорификацию своих представителей вырабатывала новые принципы легитимации собственного положения, опиравшиеся на язык христианских религиозных символов и понятий. Ф.Граус, предложивший формализованную типологию С.ых К.ей на основе анализа меровингской агиографии, выделяет:
— королей-аскетов, святость которых нашла свое выражение в отказе от власти и принятии монашества;
— королей-мучеников, невинно погибших от рук врагов (в русской традиции -страстотерпцы);
— королей, снискавших репутацию святости благодаря особенностям своего правления — как правило, миролюбию.
К числу типических характеристик С.ых К.ей, отраженных в агиографии и письменной традиции, можно отнести особые религиозные достоинства: личное благочестие и заботу о поддержании веры и церкви, основание новых храмов и монастырей. В ряду С.ых К.ей меровингской эпохи исследователи не находят ни одного действительно могущественного и прославленного делами управления государя. Созданная в рамках агиографических сочинений этой эпохи модель королевской святости определялась специфическим монашеским идеалом благочестия, важнейшими чертами которого были радикальный религиозный аскетизм и «бегство от мира». В ней воплотилось негативное отношение к мирскому могуществу героя: святость не только не находила отражения в сфере политической власти правителя, но и осуществлялась вопреки ей. Формирование культов правителей-аскетов было, по всей видимости, прямым делом тех церковных институтов, в которых они приняли монашеский постриг после отречения от власти. Сфера их почитания, как правило, была весьма невелика и ограничивалась пределами монастырей или религиозных общин, инициировавших их культ.
Более сложным представляется процесс формирования культов королей-мучеников и королей-миролюбцев. Их зарождение было, видимо, связано с массовым почитанием, стихийно возникавшим после смерти этих правителей, хотя существенная роль в пропаганде и укоренении культа также принадлежала церковным сообществам. Нередко репутация святости складывалась вокруг правителя, который при жизни не отличался особым религиозным рвением или личными достоинствами. Церковные учреждения, как правило, обязанные данному кандидату в святые своим основанием или при его жизни ощущавшие на себе его особую заботу, либо же обладавшие его реликвиями, стремились использовать эти культы в своих интересах. Вместе с тем существенной задачей церкви было представить образы святых правителей в соответствии с агиографическим каноном, иначе говоря, изобразить их отличающимися особым благочестием и заботой о церкви и распространении веры. В последующей истории франкского и западноевропейского общества почитание заурядных, с точки зрения религиозных или политических достоинств, правителей, погибших от рук противников, не было редкостью.
Особый этап в развитии латинской концепции королевской святости был связан с королевской агиографией и династическими культами X - первой половины XI вв. Эти агиографические сочинения обязаны своим происхождением определяющему духовно-религиозному движению эпохи, которое обычно отождествляют с реформационными кругами монастырей Клюни во Франции и Горце в Германии. Для текстов, возникших под влиянием этих реформационных движений, характерен ряд весьма существенных концептуальных нововведений, которые отличают их от королевской агиографии предшествующего периода, и прежде всего утверждение идеи о возможности совмещения святости (религиозного благочестия) и высокого мирского достоинства. Сформированная реформаци-онной агиографией модель может быть описана формулой «религиозный аскет (монах) на троне». При этом агиографические сочинения, возникшие в рамках духовно-религиозных движений клюнийской и горцской реформы, предлагают разные модели соотношения святости и власти. Написанное во Флёри житие французского короля Роберта Благочестивого создает образ правителя, наделенного аскетической религиозностью. Вместе с тем собственно религиозные достоинства героя не находят продолжения в сфере его светских обязанностей, и автор не вполне порывает с традицией противопоставления святости и власти, а лишь ослабляет его напряженность. Еще более сложные и разнообразные модели соотношения святости и власти представляют агиографические сочинения, посвященные династическим святым из рода германских правителей Людольфингов. Формально в ряд династических святых не включен ни один правивший государь. Героями агиографических сочинений оказались близко стоявшие к высшей власти, но не обладавшие ею непосредственно, - брат Отгона I архиепископ Кельнский Бруно, Матильда, их мать и жена первого короля из этой династии и, наконец, вторая жена Оттона I Аделаида. В житии Бруно Кельнского, написанном в 70-е гг. X в. Руотгером, одним из кельнских клириков, святой предстает не только как воплощение строгого религиозного аскетизма, но и как активный участник и организатор церковной реформы. Деятельная активность героя не ограничивается собственно церковной сферой: автор не только отмечает факт выполнения Бруно обязанностей светского главы Лотарингии, но и специально подчеркивает его энергию, озабоченность делами власти и удачливость в этой сфере. Вероятно, это первый в латинской агиографии пример святого, совмещающего «радикальный религиозный аскетизм с волей к власти» (Э.Ауэрбах). В этой связи важнейшим моментом оригинальной идеологической составляющей оттоновской агиографии является использование универсальной агиографической схемы уподобления Христу. Святой правитель сопоставляется с Христом - владыкой мира, с одной стороны, и с Христом - страдающим и униженным, с другой. Здесь присутствует логическая инверсия традиционной ценности мирского статуса и власти - их блеск и величие приобретают специфическое религиозно оправданное значение только в свете личных религиозных качеств правителя, таких, как смирение, милосердие и сострадание. Идеологическая схема оттоновской агиографии не только представляет в особом ракурсе одну из наиболее существенных черт оттоновской политической идеологии - идею христоуподобления правителя, - но и придает ей особый этический и религиозно-дидактический смысл. Ни один из указанных выше династических святых не приобрел широкой известности за пределами тех церковных институций, которые они опекали при жизни. Не исключено, однако, что данные культы могли выполнять определенные функции в деле династической пропаганды.
Принципиально новые черты культ и агиографическая репрезентация образа Coro К.я приобретают в контексте т.н. политических канонизаций XII в. Речь идет о ряде последовавших одна задругой канонизаций прославленных королей прошлого, осуществленных по инициативе правящих государей и имеющих отчетливую и сознательную политико-идеологическую направленность. В этом ряду можно назвать канонизацию английского короля Эдуарда Исповедника (1161 г.), германского императора Генриха II (1146 г.) и Карла Великого (1165 г.), а также скандинавских и венгерских правителей. Канонизация С.ых К.ей лежала на стыке интересов практической политики и принципиальной потребности упрочить символическую и религиозную санкцию светской власти в условиях кризиса традиционных представлений о сакральности и легитимности правителя. Причины подобных сдвигов находятся в сфере структурной трансформации политической и религиозной жизни, которая характерна для эпохи высокого средневековья, - результат инициированного папством движения за «свободу церкви», иначе называемого борьбой за инвеституру. В сфере политического сознания борьба за инвеституру стимулировала процесс разграничения и упорядочения функций светской и духовной власти, разведения сфер мирского и духовного руководства, что сопровождалось разрушением архаических представлений об универсальности функций и духовном статусе персоны государя. В этом контексте развертывается тенденция последовательной христианской идентификации собственно мирского предназначения правителя и политической власти, которая обнаружилась и в специфике канонизации правителей в XII в. Инициатива канонизации С.ых К.ей либо прямо принадлежала правящим монархам (Генриху II Английскому и Фридриху I Барбароссе при установлении культов соответственно Эдуарда Исповедника и Карла Великого), либо, как в случае с императором Генрихом II, исходила со стороны одной из важнейших церковных кафедр империи, епископства Бамбергского, и была поддержана императором Конрадом III. Целенаправленное наделение этих культов функциями политической пропаганды, весьма причудливо и вместе с тем органично совмещающей политический расчет и религиозный символизм, прочитывается в действиях Генриха Английского и особенно Фридриха Барбароссы. Они стремятся придать всей процедуре канонизации открытый публичный характер, добиваются санкции папского престола, организуют торжественные церемонии. Провозглашение кандидатов в святые носителями специфических религиозных достоинств, подтверждение их святости как таковой нашло свое отражение не только в агиографических сочинениях, но и в специальных декларациях, предшествовавших и сопровождавших процесс формальной канонизации. Наиболее существенной новой чертой концепции королевской святости, зафиксированной в агиографических и иных текстах, является утверждение возможности ее специфического проявления в мирской деятельности, которая представлена как деятельность образцового христианского монарха.
Последняя существенная по своему характеру трансформация образа святого правителя происходит в XIII в. и связана по преимуществу, хотя и не исключительно, с фигурой Людовика IX Святого. Людовик IX (1214— 1270), один из наиболее значительных представителей французской династии Капетин-гов, уже при жизни снискал славу Coro К.я. Личные качества Людовика, зафиксированные не только в агиографии, но и в разнообразных и многочисленных сочинениях иных жанров, само восприятие его персоны окружающими созвучны новым тенденциям духовной и религиозной жизни, а его образ может быть соотнесен с новой агиографической моделью, которую определяют понятием «новая святость». Ее формирование связано с глубокой трансформацией всей системы благочестия и религиозно-этических представлений, которая осуществляется в течение XII— XIII вв., прежде всего в религиозной практике францисканцев и доминиканцев. Людовик Святой, и как реальный персонаж, и как герой агиографических сочинений, воплотил и духовный идеал рыцарства, ставивший перед светской аристократией задачу религиозного служения, и новую модель религиозно-этического совершенства, связанную с обостренным вниманием к последовательной реализации религиозных норм в повседневной жизни. В отличие от агиографической интерпретации Coro К.я XII в., образ Людовика Святого апеллировал не только к воплощенному идеалу праведного христианского правителя, но и к идее личного религиозного и этического совершенства государя. Чрезвычайная важность именно последовательной личной религиозности в образе Людовика осознавалась современниками: восхищение его образцовым благочестием совмещается с опасениями, что экстремальное благочестие короля может помешать ему в делах власти. Культ Людовика имел и существенную политико-идеологическую нагрузку: инициатива официальной канонизации Людовика принадлежала представителям его рода и имела целью укрепление авторитета и престижа династии. В условиях формирования структуры централизованного королевского управления и самой концепции государства образ Coro К.я имел существенный символический и идеологический вес.
Северная Европа
Почитание С.ых К.ей имело особое значение в англосаксонском и скандинавском обществе. Образы святых правителей представляли здесь не только весьма многочисленную группу в пантеоне святых. Их культы относились к наиболее популярным и были отмечены массовым почитанием. Несмотря на значительный хронологический разрыв - VII-X вв. для англосаксонского общества и XI— XIII вв. в Скандинавии, - можно отметить целый ряд существенных параллелей как в агиографическом представлении, так и функциональной значимости культов святых правителей в обоих регионах. Такое типологическое сходство объясняется своего рода преемственностью между англосаксонской и скандинавской традициями - более поздние по времени скандинавские культы С.ых К.ей формировались на основе англосаксонского опыта церковного и политического функционирования святых правителей. Как стихийное массовое, так и церковное почитание С.ых К.ей зафиксировано уже в «Церковной истории» Беды Достопочтенного. В ряду упоминаемых им С.ых К.ей у англосаксов можно указать на типы, аналогичные ранней франкской агиографии: короли-аскеты, святость которых проявилась не только в личном благочестии, но и в отречении от власти и уходе в монастырь, и невинноубиенные короли-мученики. Весьма многочисленной была и группа т.н. «святых принцев» - представителей династии, которые могли бы претендовать на престол и убитых конкурентами с целью предотвращения соперничества. Однако уже в ранний период англосаксонской традиции обнаруживается появление новой модели - Coro К.я, мученически погибшего в сражении с язычниками. Именно этот тип короля-святого получил наибольшее распространение в англосаксонском обществе, а позже стал безусловно доминирующей моделью в развитии культов С.ых К.ей в Скандинавии.
Стихийное почитание королей, погибших в сражении, можно считать порождением традиционной мифологии и поверхностной христианизации. Культ святых накладывался на традицию почитания героев, особым образом связанных с богами. Прославив себя и свой народ многочисленными сражениями и победами, такой герой обречен погибнуть в своей последней битве, однако его трагическая смерть является специальным знаком отличия, открывающим ему путь в небесный чертог Одина. Откликаясь на случаи гибели христианских правителей, народное сознание оперировало традиционными мифологемами, совмещая их, достаточно формально, с христианскими образами: образ Одина замещался фигурой Христа, принимавшего специфические черты покровителя и предводителя воинов; ритуальное посвящение героя божеству и посмертное пребывание в обществе богов и героев формально перекликались с христианской идеей избранности святого.
В сфере агиографического осмысления фигуры святого правителя англосаксонская традиция дает пример, с одной стороны, поразительной устойчивости элементов традиционной мифологии, с другой — их последовательной маргинализации в идеологической структуре текстов. Начиная с Беды Достопочтенного церковная и агиографическая легенда активно утверждает специфические христианские достоинства С.ых К.ей, вводя традиционные мотивы исключительного личного благочестия, особого попечительства о церкви и религиозной жизни, применяет к ним характерную топику святости -радикальный личный аскетизм или религиозное мученичество. Нормативная модель образцового христианского правителя, разработанная в латинской политической теологии, нашла в англосаксонской традиции основной канал своего выражения в королевской агиографии; в известном смысле таковая выполняла функции традиционного для латинской Европы жанра королевских зерцал. На пути ассимиляции и религиозного переосмысления традиционного образа короля, героя и воина, англосаксонская агиография имела и еще одно существенное отличие от ранней западной традиции королевского почитания. Отталкиваясь от народной традиции сакрализации и почитания удачливых правителей, в число С.ых К.ей она изначально включила персонажей, заслуживших репутацию удачливых и политически активных правителей. Важное значение приобретает в англосаксонской традиции и династический аспект: святой правитель выступает как символический родоначальник своей династии, замещающий собой легендарную генеалогию языческих предков - героев. Культы С.ых К.ей являлись объектом особой заботы их правящих преемников. Имея общей идеологической задачей упрочение прав политического господства, отдельные случаи демонстрации тесной связи правящего короля со святым предшественником могли быть обусловлены самыми разнообразными политическими обстоятельствами.
Несмотря на то, что в своих основных -концептуальных, идеологических и функциональных — аспектах феномен королевской святости в Норвегии, Дании и Швеции следовал в русле англосаксонской традиции, можно указать и на ряд отличий скандинавской модели. Прежде всего чисто формально число С.ых К.ей в скандинавских государствах было существенно меньшим, чем в англосаксонском мире. Однако эффект их социального и политического воздействия был несравненно более высоким. Культы скандинавских королей, Олава Святого в Норвегии, Кнута Святого и Кнута Лаварда в Дании, Эрика Святого в Швеции, весьма интенсивно эксплуатировались как в деле формирования принципиальных оснований идеологии и легитимности королевского управления, так и в конкретной борьбе за политическое верховенство той или иной династии. Политико-теологические функции культов С.ых К.ей лежали не только в сфере утверждения этической модели справедливого и христианского правителя. Исключительную значимость имела их роль в обосновании особой христианской легитимности достоинства правителя перед лицом традиционных свобод, земельной аристократии и действенности институтов племенного управления. С особой отчетливостью эти идеологические интенции отразились в культе св. Олава. Приобретшее сразу после его смерти массовый характер почитание этого короля по прошествии времени с особой силой акцентировало его достоинство как правителя и небесного патрона Норвегии. В рамках этого культа сложилась традиция восприятия Олава как вечного и единственного короля Норвегии, лишь временно передающего свою власть реальному правителю. Это представление было поддержано как церковью, так и преемниками Олава, на гробнице которого, принимая королевскую власть, они приносили святому присягу вассальной верности и совершали акт символической передачи королевства и ответного наделения им. Восприятие Олава как небесного патрона Норвегии, со специальным акцентированием его значения главы политического сообщества, задавало очень важные эмоциональные и символические параметры интеграции норвежского общества как политического целого, объединенного вокруг фигуры правителя. КультОла-ва был связан также с идеологией династической легитимности и преемственности: Олав выступает не только как патрон Норвегии, но и как покровитель династии. Со временем непосредственное династическое родство уступило место системе символической преемственности, в рамках которой каждый новый правитель должен был подтверждать правовую и личную связь со святым обладателем высшей власти. С несколько меньшей выразительностью политико-идеологическое и конституирующее значение обнаруживалось и в культах датских С.ых К.ей, и в почитании Эрика Шведского, имевших, однако, более подчеркнутую династическую направленность. Так же, как и в Западной Европе, культы династических святых и святых правителей теряют в скандинавском обществе свою функционально значимую идеологическую нагрузку в ходе эволюции политической теологии и ее трансформации в рациональную политическую теорию и систему формально-правовой легитимации.
Центральная Европа
Развитие культов святых правителей в государствах Центральной Европы обладало своей спецификой по сравнению как с западной, так и северной моделями. С Северной Европой функционирование культов святых правителей в Чехии и Венгрии сближает их интенсивное использование в системе практической политики и существенный удельный вес в развитии политического самосознания общества. Безусловным отличием была известная «искусственность» и нарочитость в формировании и использовании образов династических святых: в отличие от скандинавского и англосаксонского варианта, культы центральноевропейских С.ых К.ей генетически весьма слабо связаны с системой традиционной мифологии и социальных представлений. Изначально они были вызваны к жизни усилиями церковных институций или правящих династий, и их идеологическое содержание определялось преимущественно церковной концепцией святости и политическими задачами глорификации династии.
Раньше всего культ святого правителя складывается в чешском княжестве: со второй половины X в. начинается становление церковного почитания святого князя Вацлава из правящей династии Пржемысловцев, погибшего от руки собственного брата. Первоначально почитание Вацлава стимулировалось преимущественно усилиями созданной в 70-х гг. X в. Пражской епископской кафедры, заинтересованной в укоренении культа местного святого. По всей видимости, зарождение культа святого правителя в Чехии было обусловлено сильным церковным и политическим влиянием со стороны оттоновской Германии: в частности, ранняя агиография отразила близость к религиозным и политико-теологическим идеям германской агиографии кон. X в. Широкое социальное значение культ св. Вацлава приобретает в XI—XII вв. Как его функционирование, так и основные идеологические компоненты получают отчетливую политическую окраску, что позволило исследователям определить культ Вацлава через понятие политической идеологии. Образ Вацлава в популярных представлениях и в письменной традиции приобретает черты национального патрона - покровителя чехов, воина и защитника отечества. Подобно культу св. Олава Норвежского, св. Вацлав осознается как вечный небесный владыка Чехии, лишь на время передающий свои функции реального управления тому или иному князю. Как и в скандинавских странах, культ св. Вацлава стал одним из существенных факторов национальной идентичности и идеи политического единства. Однако, в отличие от скандинавской модели, культ чешского святого был гораздо слабее связан с идеей династической легитимации. Весьма рано св. Вацлав стал символом политических притязаний, правовой и социальной эмансипации чешской знати.
В кон. XII в. почитание Вацлава утрачивает свою политико-идеологическую актуальность, уступая место рациональным политико-идеологическим концепциям. Хотя оно занимало, безусловно, доминирующее положение в системе локальных культов, нельзя не отметить появление и других местных святых, связанных с правящей династией: возникший в кон. X в., но получивший распространение не ранее сер. XII в. культ бабки Вацлава Людмилы, а также почитание дочери одного из последних представителей династии Пржемысловцев — Агнессы. Эти культы, несомненно, сыграли свою роль в упрочении репутации династии, но не могли сравниться с культом св. Вацлава по своей роли в религиозном, идеологическом и государственном развитии средневековой Чехии. Новый период актуализации политико-идеологического звучания культа св. Вацлава и других династических святых приходится на вторую половину XIV в., что было результатом специальных усилий наиболее значительного правителя из новой династии Люк-сембургов - Карла IV. Карл целенаправленно пропагандировал значимость династических святых, демонстрируя легитимность собственной династии как преемницы предшествующего чешского правящего рода. Стратегия Карла подразумевала и важную для его эпохи пропаганду особого религиозного и морального авторитета собственной династии, который утверждался через связь с чередой предков, отмеченных особой религиозной избранностью. В этом смысле пропаганда династической святости предшествующей династии и особой связи с ней, осуществляемая Люксембургами, представляется аналогичной усилиям «чужой» для соседней Венгрии Анжуйской династии, сменившей в XIV в. местный род Арпадов.
Сложившаяся несколько позже, чем в Чехии, традиция династических культов приобретает в Венгрии ряд характерных отличий. В первую очередь, культы святых правителей были тесно связаны с задачей династического прославления и активно функционировали при разрешении актуальных проблем политической жизни. Осуществленная в самом кон. XI в. канонизация первого венгерского короля Стефана I и его сына Имре (Генриха) имела вполне определенную практическую цель — подтверждение легитимности короля Владислава, победившего в столкновении с другими претендентами представителя одной из линий династии Арпадов. Сточки зрения концептуального конструирования образа святого, святостефанская агиография вписывается в контекст развития королевской агиографии в эпоху высокого средневековья: она отмечена чертами перехода от ранней модели короля-аскета и мученика к представленной в королевской агиографии XII в. религиозной сакрализации образцового правителя. Образ св. Стефана сыграл важную роль в конституировании идеи государства и династического управления - не случайно политическая традиция связала корону венгерских королей с фигурой св. Стефана. (Инсигнии). Почитание святых правителей и династических святых в Венгрии так или иначе служило артикуляции представления об особой религиозной избранности правящего рода и его христианской легитимности. В течение XII—XIII вв. круг династических святых Арпадов становится одним из наиболее широких в латинской Европе. В кон. XII в. был канонизирован король Владислав, образ которого был стилизован в соответствии с эталоном образцового христианского короля-рыцаря. В XIII в. ореол святости распространяется на женщин, представительниц династии. В этот период образ династического святого приобретает отчетливый религиозно-этический смысл, высвобождаясь из мифологии династической сакральности. В XIV в. моральная, этическая и религиозная значимость династических святых была целенаправленно концептуализирована в политической пропаганде Анжуйской династии. Сменившая Арпадов на венгерском престоле новая династия нуждалась в подтверждении своей связи с предшествующим местным правящим родом, и через демонстративное почитание святых этого рода проблема наследования переносилась из сферы кровного родства в плоскость религиозно-этической преемственности. Идеологическое обоснование авторитета и религиозной избранности Анжуйской династии, что имело особую значимость для ее венгерской и сицилийской ветвей, опиралось на символическую генеалогию святых предшественников правящих государей. С одной стороны, таковая включала династических святых Арпадов, с другой стороны — святых предков собственно Анжуйской династии - французского короля Людовика Святого и канонизированного в 1317 г. епископа Людовика Анжуйского.
Связь культов С.ых К.ей со средневековой политической теологией особенно явственно проявилась в т.н. периферийных регионах латинской Европы. Здесь культы С.ых К.ей стали основным источником политических идей, символов и принципов религиозной легитимации власти. Эпоха позднего средневековья завершает процесс эволюции концепции королевской святости; культы С.ых К.ей и династических святых отходят на периферию религиозной и политической жизни. На первый план выступают иные формы артикуляции политического сознания, формируется феномен более или менее систематической политической идеологии и формально-правовые методы легитимации власти. Образы С.ых К.ей отчасти сохранили свое социальное значение как источник религиозных, исторических и национальных сантиментов, отчасти — затерялись в пантеоне местных святых.
Литература: Блок M . Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии. М., 1998; Парамонова M. Ю. Генеалогия святого: мотивы религиозной легитимации правящей династии в ранней святовацлавской агиографии // Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. С. 178-204; Chaney W.A. The Cult of Kingship in Anglo-Saxon England. The Transition from Paganism to Christianity. Manchester, 1970; Ewig E. Zum christlichen Königsgedanken im Frühmittelalter// Das Königtum, seine geistigen und rechtlichen Grundlagen. Lindau, Konstanz, 1956; Folz R. Zur Frage der heiligen Könige. Heiligkeit und Nachleben in der Geschichte desburgundischen Königtums// Deutsches Archiv für Erforschung des Mittelalters 14, 1958. S. 317-344; Idem. Le Souvenir et la légende de Charlemagne dans l'Empire germanique médiéval. P., 1950; Idem . Les saints rois du Moyen Âge en Occident (Ve-XIIIe siècles). Bruxelles, 1984; Idem. Les saintes reines du Moyen Âge en Occident (VIe - XIIIe siècles). Bruxelles, 1992; Gorski K. Le roi-saint: Une problème d'idéologie féodale // Annales ESC, 24, 1969. P. 370-376; Graus F. Volk, Herrscher und Heiliger im Reich der Merowinger. Studien zur Hagiographie der Merowingerzeit. Praha, 1965; Günther H . Kaiser Heinrich IL der Heilige. Kempten, 1904; Hiltbrunnеr D. Die Heiligkeit des Kaisers. Zur Geschichte des Begriffs «Sacer»// FSt 2,1968. S. 1-30; Кlaniсzay G. The Uses of the Supernatural Powers. Princeton, 1990; Le G off J . Saint Louis. P., 1996; Murray M . The Divine King in England. A Study in Anthropology. L., 1954; La Regalità Sacra. Atti dell'VIII Congresso internazionale di Storia delle Religioni (Roma, 1955). Leiden, 1959; Rosenthal J.T. Edward the Confessor and Robert the Pious. 11th Century Kingship and Biography// Mediaeval Studies 33, 1971. P. 7-20; Vauchez A. La sainteté en Occident aux derniers siècles du Moyen Age. P., 1981; Wallace-Hadrill J.M. Early Germanie Kingship in England and in the Continent. Oxford, 1971; Wolfram H. Splendor Imperii. Die Epiphanie von Tugend und Heil in Herrschaft und Reich // MIÖG, Ergänzungsband XX, 3, 1963.
М. Ю. Парамонова